Проникающий в сны - Женя Ли

Ознакомительный фрагментведь остались там. Незнакомец вышел из дома. Это значит… Нет, я не хотел и не мог думать, что с ними что-то случилось. Но что я мог сделать? Только позвать на помощь. Если бы я не убежал, кто бы позвонил в полицию? Отец… неужели… он убил его?

«Если что-то случится, обратись к отцу Оливеру». Да, так я и сделаю. А что ещё я могу? В голове было пусто. Я изо всех сил старался не паниковать. И не разреветься.

Так, закусив губу и сжав кулаки, я доехал до другой окраины города, к монастырю Святого Франциска. Меня впустили, когда я назвал имя отца-настоятеля, и оставили ждать во дворе. Через пару минут я увидел шагавшего ко мне Оливера. Подойдя, он на мгновение замер, вглядываясь в моё лицо:

— Что случилось, Виктор?

И тут я не выдержал — бросился к нему и уткнулся лицом в его грудь.

— В отца… стреляли. А я убежал, — я старался не плакать и говорить внятно, но не мог, — Мама, Анри… я не знаю, что с ними… Он гнался за мной… Я вызвал полицию… Приехал сюда. Отец сказал прийти к Вам.

Я чуть отстранился и посмотрел ему в лицо: Оливер пытался сохранять спокойствие, но видно было, как он встревожен.

— Пойдём, — взяв за руку, он проводил меня в свою келью, — Подожди меня здесь. Я всё узнаю.

И ушёл. Оставив меня ждать.

Минуты текли как часы. Мне принесли поесть. И как-то незаметно я съел всё, что было на подносе.

Прошла вечность, прежде чем Оливер, наконец, вернулся. И потому, как старательно он пытался выглядеть спокойным, я понял, что никаких хороших новостей он не принёс. Положив ладони мне на плечи и глядя в глаза, он рассказал, что смог узнать: родители погибли, а брат исчез. Его ищут. Возможно, ему удалось сбежать. Я стоял в оцепенении и не понимал, что происходит. Это какой-то дурной сон. Да, наверное, я сплю. Я помотал головой и ущипнул себя. Больно. Не сон? Я в отчаянии взглянул на Оливера. Похоже, он так же отчаянно смотрел на меня, не зная, что делать:

— Если хочешь поплакать, или еще что…

Да, мне хотелось — кричать и плакать. Но я не мог. Не мог. Потому судорожно вцепился в его сутану и уткнулся лицом так, словно хотел пройти сквозь него. Мгновение спустя я почувствовал, как он гладит меня по голове чуть дрожащей рукой. Несколько минут мы так и стояли, молча. Потом Оливер произнёс:

— Никто не знает, что ты здесь, у меня — кроме одного офицера полиции, моего знакомого. Так хотел твой отец.

Я кивнул. Едва понимал, что он говорит. Решил, что подумаю об этом позже. И просто доверился ему.

Днём к нам заехал тот самый офицер, и я рассказал всё, что видел. Оливер сидел рядом: его рука чуть касалась моей — только так я смог успокоиться и хоть как-то собраться с мыслями. Он казался мне тем единственным, что осталось от моей жизни, на что я мог опереться.

Я остался в монастыре — как предполагалось, для моей безопасности. Я не возражал. Близких родственников у меня не было, так что Оливер и Джеффри стали моими опекунами. Они были друзьями отца со старшей школы. Но чем больше я их узнавал, тем меньше понимал, как они вообще могли дружить: мой отец, способный ввязаться в авантюру ради науки; Джеффри, неверящий ни во что; и Оливер, ищущий Бога в своей душе и в мире вокруг. Два моих опекуна и вовсе казались мне противоположностью друг другу. И часто спорили о том, что лучше для меня. К счастью, в этих спорах рождался компромисс, и наше трио продолжало мирно сосуществовать.

Год я провёл в монастыре безвылазно. Потом меня стали тайно вывозить на машине Джеффри в его имение, где я мог хоть немного размяться и читать книги из огромной библиотеки крёстного. Ещё где-то через год эти вылазки стали открытыми. Сначала Джеффри и Оливер сами учили меня всему, что знали. Потом крёстный нанял для меня учителей, так что к семнадцати годам я знал ничуть не меньше своих сверстников-выпускников школ и легко сдал экзамены. Я отучился в колледже на реставратора книг, хотя большую часть этого искусства я узнал ещё в монастыре, и открыл маленькую мастерскую.

Теперь я жил один. И поначалу наслаждался одиночеством и независимостью. Мог вставать и ложиться спать когда угодно — мой рабочий график это позволял. Мог сидеть в своей квартирке или бродить по улицам. Меня вполне устраивала моя жизнь.

Но я скучал по моей семье: по отцу и маме, по брату. И ни на миг не забывал о том, что с ними случилось. Что убийцы моих родителей не найдены. Как и мой брат. Что я один остался жив и здоров. А они погибли. И я ничем им не помог. Да, я вызвал полицию, дал показания, но… это же не спасло их!

Я не понимал, почему это произошло с нами. Иногда мне казалось, что это всего лишь дурной сон. И стоит лишь проснуться… Но этого я как раз не мог. И продолжал существовать между сном и явью.

Я пытался найти брата во снах. Ведь если он жив, то видит сны. И мы должны встретиться там рано или поздно. Засыпая, я каждый раз надеялся. И каждый раз терял надежду, просыпаясь. Это была еще одна причина любить и ненавидеть мир сновидений. Но чтобы я не думал о своем даре — я не мог от него избавиться. И вынужден был с ним жить. Иногда это было легко и даже приятно. Иногда.

Я редко применял свои способности для личной выгоды. Еще лишь раз я использовал их, чтобы проучить обидчика.

В нашем монастыре был один человек, который меня невзлюбил — брат Бенджамен. Мне тогда было лет четырнадцать. А ему — где-то за тридцать. Он считал меня любимчиком отца-настоятеля. И потому при всякой возможности делал мне каверзы: проливал ведро с грязной водой, когда я уже заканчивал мыть пол, или топал по нему в грязных сапогах; подсыпал соли в еду, когда была моя очередь готовить — чтобы обвинить, что я всё испортил; ставил подножки, когда я тащил что-то тяжелое или хрупкое. И так далее и тому подобное. Причем делал он это тогда, когда кроме меня и него никто не мог заметить. Так что, пожаловаться я бы не смог, даже если б захотел. И снова я решил воспользоваться тем способом, что был мне